Кошка Ночной Луны. Morgenmuffel
16.08.2012 в 20:18
Пишет Gunner General Tutor-Rohr:Чем Бундесвер отличается от Вермахта (часть 2)
продолжение "Про немецкую армию или как я служил в бундесвере"
Стрельбище. Стрельбище – это всегда хорошо. Стреляешь по мишеням. Когда не стреляешь, сидишь куришь, беседуешь с камерадами. Стреляли почти со всего. Много и с удовольствием. Стреляли с пистолета, с Узи, с автомата старой марки – G3 и с нового, G36. Очередями и одиночными. Лёжа, с колена, стоя свободно или у стены, поставив на неё локоть. Стреляли даже с фаустпатрона. Гранаты кидали боевые, осколочные. Только вот с пулемёта не довелось. Вообще – стрельбище это приятное разнообразие в тягучей и ленивой службе.
Вот едем мы после завтрака на стрельбище, с нашим обер лейтенантом. Приехали, расставили мишени, разложили кокосовые маты, чтобы стрелять лёжа, встали в очередь. Первые подходят к будке, получать патроны. Заминка. Где же патроны? Патронов нет. Забыли захватить. Обер лейтенант в панике. Звонит командиру батареи – что делать? Тот что то орёт в трубку. Что то мало приятное, судя по сморщенному лицу нашего бравого комвзвода. Он уходит куда то. Мы сидим.
Спустя примерно полтора часа привозят патроны. Наконец то! Снова стоим в очереди. Заминка! Нет магазинов к автоматам. Не выдали... Обер лейтенант бледнеет, потом краснеет. Неуверенно крутит телефон в руках, с опаской набирает номер...
Спустя ещё часа два привозят магазины. На этот раз в очереди не стоим. Обед – после обеда час пауза. Стрелять нельзя. Послеобеденный «тихий час». Сидим. Час тянется – скучно, хочется спать. Наконец становимся в очередь, первые получают магазины с патронами, идут к матам, ложатся. Готовы стрелять, ждут команды, но приходит смотритель стрельбища, говорит - что мол вы тут устроили? У вас только до обеда зарезервировано... Смена приехала, собирайтесь. Уезжаем...
Был у нас такой типок – Крюгер. С дефицитом общения, да и вообще не совсем в себе. Милитарист такой. Понакупал себе всякого хлама. Пончо купил особый – в маскировочных пятнах, за 70 евро. А носить ему его не разрешали – выделяется из массы, а надо чтоб все одинаковые были. Серые. Или купил он себе два пистолета – муляжа. Воздушки. И каждое утро вешал их под гимнастёрку в кобурах, как у фэбээровцев. На ноге под брюками носил в ножнах нож десантский. Купил себе даже зачем то кевларовый шлем за 200 евро. Дурак. Но в своём роде. Его мечтой была служба в армии – подавал заявление на унтерофицера остаться – отказали. Без указания причин. Хотя зачем причины, если он совсем повёрнут на армии и оружии? Такие даже в бундесвере не нужны. Мало кто с ним разговаривал вообще, больше смеялись, непрозрачно намекая на его слабоумие. Девушка его бросила, он что то раскис.
Однажды во время послеобеденной паузы – в основном все спали – неожиданный приказ строиться в коридоре. Нахмуренный унтер командует отделениям: первое – на чердак, второе – в подвал, третье – обойти вокруг здания и так далее. Ну я со своим отделением в подвал. Пришли. Стоим. Что делать то? Постояли с полчасика и назад. А там накал страстей. Рассказывают – Крюгер на обед не ходил, с его комнаты немцы в комнату вернулись – а там его прощальное письмо. Мол я ухожу из этой жизни, прошу никого не винить и так далее. Ну они в панике к начальству – мол Крюгер добровольно из жизни уходит... Что делать. Вот нас и послали его искать в подвал – только ничего не сообщили о предмете поисков, чтобы панику не создавать. Мол найдём если, сами на месте разберёмся. Но нашёлся он – в телевизионной комнате сидел с ножом в руке. Как туда унтера зашли ¬– он нож в сторону бросил, побежал окно открывать. Четвёртый этаж. Но не успел. Был схвачен за шкирку и отправлен в бундесверовскую психушку. Через месяц вернулся как излеченный. Что характерно – никаких последствий – так же ездил со всеми на стрельбище – стрелял... Я ему говорил, когда он тридцать боевых получил – «ты мол псих, если нас перестреляешь тут, я тебе шею сверну». Он лыбится и хитро на меня смотрит, а немцы на меня шипят – ты чё, дурак? Он же и правда может! «Ну я потому и предупреждаю, потому что он псих» - говорю. Человек пять испугались, побежали к командиру, говорят не хотим здесь находиться, когда Крюгер вооружён. Он их долго уговаривал... Но всё обошлось.
А ещё есть «вахе». Это когда на КПП сутки торчишь. Днём проще – два часа стоишь в бронежилете и с пистолетом на воротах или у калитки где пеший персонал проходит; или же из за боязни террористов того кто документы проверяет страхуешь – сидишь в кустах или за огромным валуном (памятником в честь погибших ПВО-нщиков во время первых двух мировых войн) с автоматом и рацией. Мол если того кто документы проверяет замочут, открывать из укрытия огонь на поражение. Два часа отстоял, потом часок передышка. Можно пожрать или полежать, не теряя однако боеготовности. А ночью хуже. Там ещё нужно в ночной дозор ходить. Шляешься по казарме в темноте, преступников ищешь. Или дежурным сидишь: если машина едет, двое выскакивают – один документы проверяет и ворота открывает если что, другой за бруствером из мешков с песком зевает. Поспать удавалось за ночь от силы часа три и то урывками, по полчаса.
По уставу между такими вахтами для солдата как минимум сутки передышка должна быть, но так вышло что вся казарма куда то разъехалась, а мы остались. Народу не хватало... Сидел я там трое суток подряд. Служил. От недосыпу и чёткой тупости происходящего чуть крыша не съехала. На вторые сутки я ещё веселился – до смерти перепугал старого, выслужившегося штабс фельдфебеля. Он на велике ездит – я у калитки стою. Первый раз я ему знак подаю чтоб он остановился, а он не глядя мимо проезжает. Ну ладно думаю. На второй день стою, он едет. Я руку поднимаю, он мимо. И тут я диким голосом «хааааальт!» и кобуру расстёгиваю. Как он с велосипеда катапультировался, просто прелесть. Бросил его, подбежал, документ достаёт. Я его строго так пожурил – говорю, если солдат несущий вахту приказывает остановиться, вы должны это сделать, чтобы избежать подобных недоразумений. Он поддакивает. Убежал. И настроение улучшилось.
А на третьи сутки совсем ухудшилось, да и успехи сомнительные. Началось с того, что отстояв положенные два часа с десяти утра до двенадцати, я стянул бронежилет, предвкушая обед и час отдыху... Но тут ко мне подходит дежурный и говорит – «вы что это располагаетесь? У вас сейчас наряд на калитке – страховать за камнем»
- «Нет, у меня обед»
- «Нет, у вас наряд!»
- «Да только что пришёл, мне щас обед полагается»
- «Я приказываю встать и идти!»
Тут я рассердился. Какого хрена? Все нервные, всем надоело, но зачем вот так то? Говорю: «плевать мне. Обед и всё». У него шары на лоб – «это же неповиновение приказу» орёт! А я всё свою шарманку – «мне всё равно, у меня обед». Он забегал, зашуршал, орёт мол ты ещё пожалеешь, ты не знаешь, что это такое, неповиновение, да во время вахты, да это по дисциплинарной линии пойдёт! А я сижу, готовлюсь обедать. Думаю хрен вам, ничего мне не будет. Неуставно меня тут трое суток держать, да ещё и без обеда посылать две смены подряд стоять. Шишь! Как же я харчеваться буду?
Ну тут унтер убежал. Ябедничать. К самому главному – дежурному обер фельдфебелю вахты казармы. Тот пришёл, вызвал меня в коридор. Я думаю – всё равно уже... И ему нахамлю, пускай на губу сажают, зато отдохну. Но тот – видно, мужик ушлый. Сразу мне: – я знаю, устал, не положено без обеда, пауза полагается и т.д., знаю мол, унтер на тебя не должен был орать, надо было нормально поговорить и дело с концом, я всё понимаю, не сердись мол, сейчас тебе даём пятнадцать минут на обед, поешь быстренько а потом на смену, отстоишь а потом мы тебе два часа отдыха. Идёт? Пожалуйста... Так меня это пожалуйста растрогало – говорю ладно. Пойду. Ладно. Они то не виноваты что людей не хватает. Понимаю. Надо чтоб какой нибудь болван там за камнем стоял. Понимаю. Армия – дело тонкое. Всё понимаю. Но мне от этого не легче. Пришёл за камень, автомат и рацию снял, положил на травку. Сам сел, к камню спиной привалился, думаю гори оно всё огнём. Так хорошо стало – но чувствую что засну. А это лишнее. Ну чтоб развеяться встал, походил туда сюда... Лирическое настроение напало. Достал карандаш и на камне, старательно, большими печатными буквами вывел «уходя не грусти, приходя не радуйся». Минут сорок рисовал. Думаю вот вам, привет от русских (кстати, я везунчик как оказалось - через неделю примерно один тип с нашей батареи стоя возле злополучного камня на него плюнул, а какой то офицер это заметил и там такое началось! Кощунство, неуважение, осквернение – его на три дня на губу и штраф триста евро... Не хочу знать что бы было, если бы меня поймали за тем, как я, высунув язык вывожу русские буквы)
Потом всё же два часа отдыху мне дали. А потом я продолжил: на воротах машину с генералом тормознул, чтобы документы проверить. А должен бы был беспрекословно пропускать; если остановится, рапортовать ему... Ну а что? Да устал я. Торможу этот мерседес, выскакивает наглый такой шофёр - капитан и давай на меня орать: что это вы машину останавливаете, вы что флажки не видите впереди? Вижу – говорю (вообще, я эти флажки только дня через три увидал и понял зачем они нужны). Он орёт – если видите, зачем останавливаете? Я говорю: «так! Незачем на меня кричать. Подойдите вон к окошку если у вас проблема и поговорите с дежурным унтер офицером». Показываю рукой на окошко и вижу что там тот самый дежурный подаёт мне отчаянные знаки. То рукой возле горла водит, то в сторону ворот машет. Тут и я призадумался, заглянул в мерс, а там рожа генеральская. Насупленная такая. Нам её каждый день на фотографии показывали, чтоб мы знали кому кланяться, если вдруг увидим. Тут меня осенило. Так то ж генерал-батюшка наш! Ну и я не тушуясь сказал капитану: «спасибо, вы можете следовать далее». Отвернулся и чётким шагом проследовал на свой пост, в будку. Капитан, что то ворча, хлопнул дверью мерса. Бедный дежурный унтер так страдал... Позор. В его смену генерала останавливают. Грустный ходил весь день, до вечера. А вечером я того же генерала ещё раз тормознул. Только он на другой машине ехал... Откуда ж мне знать? Тупо стоишь... Машина. Поднимаешь руку, она останавливается. Козыряешь. Шофёр показывает документы, не глядя козыряешь, следующий. Но генерал смилостивился, видать понял что я немного не в себе. Открыл окошко, даже мне своё генеральское удостоверение личности показал. И тут опять ситуация нестандартная. Ну глянул я мельком на удостоверение, а там фотография та же самая, как и на стенке в дежурке висит. Меня как током пробило, присмотрелся – точно, генерал опять. А он сидит, лыбится, на меня смотрит. А я лихорадочно соображаю, надо ему теперь рапортовать или нет? Раз я его документы проверил, значит уже поздно рапортовать? Но должен, по уставу. Но ведь глупо... Пока я размышлял, он спросил можно ли ехать. Езжайте, говорю.
В Бундесвере идёт массовое расформирование и объединение частей. Не хватает персонала. Несмотря на то что безработица и масса молодёжи не знает с чего начать свою взрослую жизнь, всё меньше и меньше подписывают контракты. Оно и понятно. Если подпишешь контракт – должен на полгода в так называемые горячие точки, куда наше проамериканское правительство с радостью посылает миротворческие войска прибираться после доблестных американцев. Случаются смертные исходы, а это вовсе непривлекательно, несмотря на массу денег.
Мы в нашей части последний призыв. После этого батальон перестаёт существовать, а командный состав и материал распределяют по другим частям ПВО. Поэтому получается что нам и делать то нечего. А зачем стараться, если всё равно всё коту под хвост? Во всём батальоне так называемое апокалиптическое настроение. Целыми днями сидим в подвале или в танковом ангаре и проверяем укомплектованность инструментов, вооружения и прочего материала, который должен через месяц уйти по назначению. Как всегда половины не хватает. Унтера вяло воруют друг у друга недостающее, потому заявить точно где чего не хватает не считается возможным. Так проходит ещё месяц. Всех почётно производят в Обер гефрайтеров (старший ефрейтор), выдают погоны с двумя косыми полосками. Это значит что служить осталось ещё три месяца.
Уныние… Но вдруг приходит радостная весть! В Германию пожаловали с дружеским визитом несколько американских военных кораблей во главе с каким то там секретным супер новым штабным лайнером. Прибывают они в портовый город Киль, где находится немецкая военно‑морская база. Ну, а так как американцы страсть как боятся всяких разных террористов и прочих возмутителей мирного спокойствия то страна – хозяин должна гостеприимно организовать безопасность дорогих и уважаемых посетителей. А так как нам делать всё равно нечего, то решают послать нас. Сообщают гостям что мы специально обученное охранное подразделение, наспех проводят с нами учения – учат оттеснять невооружённую толпу – на случай если пацифисты в виде протеста будут на территорию базы ломиться; и отправляют в Киль.
Всё уже готово. Мы приехали утром, американцы прибывают вечером. Наше задание: мы так называемое пушечное мясо. На базе два КПП. Вот прямо напротив ворот стоят такие домики из мешков с песком с амбразурой, в которых сидят по двое наших с автоматами. Двадцать боевых патронов, оружие заряжено и взведено, но стоит на предохранителе. В случае так называемого прорыва (если кто‑то будет пытаться прорваться на территорию базы насильственным путём) есть приказ открывать огонь на поражение без предупреждения. Ещё четверо сидят в самой будке КПП наготове. Это первая полоса.
Вторая полоса это уже бывалые унтер офицеры, побывавшие по полгода в Косово и в окрестностях. Они стоят непосредственно перед въездом на пирс, облюбованный американцами. Домиков из песка у них нет, зато есть три ряда заграждений из колючей стальной проволоки закрученной спиралью и сложенной пирамидкой. И два пулемёта.
Ну, а дальше расположились уже сами американцы. Заблокировали весь пирс, причём объявили его своей территорией и ни один немец туда зайти не может. Там стоят огромные негры в бронежилетах с автоматами и огромных зеркальных очках, перед ними наставлены какие‑то заградительные щиты и стоят два бронетранспортёра с крупнокалиберными пулемётами. Такая вот безопасность.
Ну, а наше дело маленькое. Одеваем каску и жилет защиты от осколков для колоритности, берём автоматы и следуем на место. Протекает служба так: четыре часа в домике КПП, два часа в песочном домике. Потом шесть часов перерыв и опять шесть часов вахты. Ночью скучно и тяжело. Нужно крепиться чтобы не заснуть. Интересным развлечением являются чужеземные матросы, которые, оказывается, после четырёх месяцев на борту первый раз получили выход и крайне интересуются немецкими пивными.
Поинтересуются немного, а потом ходить прямо не могут. Один экземпляр вызвал массу позитивных эмоций, когда примерно двадцать минут не мог попасть в калитку. Ворота уже по случаю позднего часа были закрыты. Сначала он на двух ногах пытался зарулить и взять калитку с ходу, но его повело вбок, он уцепился за прутья ворот и некоторое время собирался с мыслями. Потом сделал второй заход, но не попал опять, его занесло в другую сторону и он уткнулся туловищем в клумбу. Полежав для романтики немного в цветах, он попытался встать, но не сумел. Тогда его видимо озарила счастливая мысль. Радостно хихкая он направился в сторону входа на четвереньках. Но разные конечности не хотели синхронно работать. То подгибалась одна рука и он упирался головой и плечом в асфальт, то ноги не желали следовать и оставались сзади и он растягивался во весь рост. Как ни странно, идеи передвигаться по пластунски у него не появилось. Но калитку он всё‑таки взял на измор. Подполз к окошечку, даже достал своё удостоверение и протянул его вверх, но голову поднять не мог, что представляло трудность для контролирующих, ибо они не могли сравнить его личность с фотографией. Но всё обошлось и он отправился далее, всё так же на четвереньках, а мы долго глядели ему вслед, наблюдая его зигзагообразный тернистый путь на родной корабль.
Не обошлось и без эксцессов со стороны доблестной охраны, то бишь нас. Один весёлый человек, устав стоять в дурацком домике из мешков с песком, решил разнообразить свой досуг тем, что сдвинул рычажок предохранителя на позицию «очередь», положил палец на спусковой крючок и начал тщательно целиться в людей за воротами, аккуратно провожая их дулом автомата, пока они не скрывались из видимости. Его напарник заметив это, бросил свой боевой пост вместе с автоматом и рацией и побежал жаловаться нашему старшему лейтенанту, мотивируя тем, что он не желает стоять рядом с опасным идиотом и вообще сказал что у него шок и он отказывается впредь принимать участие в вахте. Как обычно бывает, их сняли с вахты, а меня и поляка, вместо обеда и оставшегося трёхчасового отдыха послали на замену. Мы немного огорчились и стали ковать коварные планы, как отомстить этому самому весёлому человеку, который таким ловким способом увильнул от службы. Ему кстати по состоянию психической неустойчивости запретили прикасаться к оружию, а без оружия на вахту не выйдешь, поэтому он остальное время лежал и отдыхал в казарме, а пинки под зад и фанеры, получаемые украдкой от нас при встрече в коридоре сносил весело и гордо, как и подобает солдату.
Логическим результатом этого происшествия стало решение не взводить автомат при заступе на службу, ибо слишком опасно и может произойти несчастный случай, как нам сообщили наши унтера.
Интересный конфуз произошёл также с нашим милитаристом Крюгером. Заступив на вахту в домик он обнаружил что не мешало бы удалиться по малой нужде, но так как солдатом он являлся дисциплинированным, то решил стойко терпеть эту небольшую превратность службы. Что и проделывал успешно в течении полутора часов. Потом терпеть стало невмоготу, о чём он сообщил по рации на КПП, с просьбой заменить его на пару минут, но получил лаконичный отказ. Мол потерпи полчаса, потом сменим, а если уж совсем не можешь, то подтяни мол всё это вверх и выплюни, гы гы гы гы! Крюгер стойко терпел ещё минут пятнадцать, а потом доблестно напрудил себе в штаны, ибо дисциплина превыше всего и покидать боевой пост без разрешения ради таких мелочей это просто бред и недостойно солдата бундесвера. Кончилась эта трагедия тем, что наш командир, узнав об этом, путём сложных умозаключений пришёл к выводу о психической неуравновешенности Крюгера с вытекающим из этого факта запретом на ношение оружия.
Несмотря на все возникающие сложности мы продолжали надёжно охранять наших союзников, пока они не соизволили наконец покинуть наш гостеприимный причал, после чего мы с новыми запасами энергии и служебного рвения вернулись в нашу родную казарму, дабы продолжать нести тяжкую бундесверовскую долю.
Но скучать нам пришлось недолго. В завершение нашей службы нам пожаловали наконец двухнедельные учения. И двинули мы длинной колонной на учения. Приехали в бывшую казарму гэдээровской Народной Армии, где всё было соответственно статусу. И помещения ветхие, и убранство допотопное и кормили как при социализме. Зато настрелялись вволю. Ночная стрельба трассирующими, отделение в защите, когда в поле поднимается масса автоматических движущихся мишеней всё ближе и ближе, а отделение по ним палит из окопов.
И лесное прочёсывание цепью, когда поднимается мишень, все падают наземь и садят в неё из автоматов – кстати я застрелил в пылу сражения двух санитаров – подымается мишень с большим красным крестом, а я в неё одиночными бам, бам, бам и нет санитара… Пожурили меня. Весело было… Патронов извели массу, местных жителей пугали – идёт толпа вооружённых до зубов, измалёванных чёрной краской солдат по посёлку, из‑за жары у всех согласно приказу закатанные рукава и автомат на шее, ни дать ни взять вторжение фашистов – «идут по Украине солдаты группы центр». А после стрельбы каждый день пиво… Служба такая, что ж вы хотели
В общем условия, близкие к военным. И офицеры да унтер офицеры, ввиду близкого расставания с нами впадающие в меланхолию и человеческий интерес к нам. То капитан ящик пива поставит, то старший лейтенант для желающих вылазку в публичный дом организует с доставкой туда и обратно, то лейтенант беседы ведёт, кто чем заниматься будет на гражданке… Но я его обидел до глубины души, когда он меня спросил, что я делать буду… Говорю пойду в университет, потом меня вышвырнут и в армию вернусь, на лейтенанта пойду. Со мной он больше бесед не вёл, что хорошо, но и пиво больше не ставил, что плохо. Отдохнули мы таким образом там с недельку и назад, в родную казарму.
URL записипродолжение "Про немецкую армию или как я служил в бундесвере"
Стрельбище. Стрельбище – это всегда хорошо. Стреляешь по мишеням. Когда не стреляешь, сидишь куришь, беседуешь с камерадами. Стреляли почти со всего. Много и с удовольствием. Стреляли с пистолета, с Узи, с автомата старой марки – G3 и с нового, G36. Очередями и одиночными. Лёжа, с колена, стоя свободно или у стены, поставив на неё локоть. Стреляли даже с фаустпатрона. Гранаты кидали боевые, осколочные. Только вот с пулемёта не довелось. Вообще – стрельбище это приятное разнообразие в тягучей и ленивой службе.
Вот едем мы после завтрака на стрельбище, с нашим обер лейтенантом. Приехали, расставили мишени, разложили кокосовые маты, чтобы стрелять лёжа, встали в очередь. Первые подходят к будке, получать патроны. Заминка. Где же патроны? Патронов нет. Забыли захватить. Обер лейтенант в панике. Звонит командиру батареи – что делать? Тот что то орёт в трубку. Что то мало приятное, судя по сморщенному лицу нашего бравого комвзвода. Он уходит куда то. Мы сидим.
Спустя примерно полтора часа привозят патроны. Наконец то! Снова стоим в очереди. Заминка! Нет магазинов к автоматам. Не выдали... Обер лейтенант бледнеет, потом краснеет. Неуверенно крутит телефон в руках, с опаской набирает номер...
Спустя ещё часа два привозят магазины. На этот раз в очереди не стоим. Обед – после обеда час пауза. Стрелять нельзя. Послеобеденный «тихий час». Сидим. Час тянется – скучно, хочется спать. Наконец становимся в очередь, первые получают магазины с патронами, идут к матам, ложатся. Готовы стрелять, ждут команды, но приходит смотритель стрельбища, говорит - что мол вы тут устроили? У вас только до обеда зарезервировано... Смена приехала, собирайтесь. Уезжаем...
Был у нас такой типок – Крюгер. С дефицитом общения, да и вообще не совсем в себе. Милитарист такой. Понакупал себе всякого хлама. Пончо купил особый – в маскировочных пятнах, за 70 евро. А носить ему его не разрешали – выделяется из массы, а надо чтоб все одинаковые были. Серые. Или купил он себе два пистолета – муляжа. Воздушки. И каждое утро вешал их под гимнастёрку в кобурах, как у фэбээровцев. На ноге под брюками носил в ножнах нож десантский. Купил себе даже зачем то кевларовый шлем за 200 евро. Дурак. Но в своём роде. Его мечтой была служба в армии – подавал заявление на унтерофицера остаться – отказали. Без указания причин. Хотя зачем причины, если он совсем повёрнут на армии и оружии? Такие даже в бундесвере не нужны. Мало кто с ним разговаривал вообще, больше смеялись, непрозрачно намекая на его слабоумие. Девушка его бросила, он что то раскис.
Однажды во время послеобеденной паузы – в основном все спали – неожиданный приказ строиться в коридоре. Нахмуренный унтер командует отделениям: первое – на чердак, второе – в подвал, третье – обойти вокруг здания и так далее. Ну я со своим отделением в подвал. Пришли. Стоим. Что делать то? Постояли с полчасика и назад. А там накал страстей. Рассказывают – Крюгер на обед не ходил, с его комнаты немцы в комнату вернулись – а там его прощальное письмо. Мол я ухожу из этой жизни, прошу никого не винить и так далее. Ну они в панике к начальству – мол Крюгер добровольно из жизни уходит... Что делать. Вот нас и послали его искать в подвал – только ничего не сообщили о предмете поисков, чтобы панику не создавать. Мол найдём если, сами на месте разберёмся. Но нашёлся он – в телевизионной комнате сидел с ножом в руке. Как туда унтера зашли ¬– он нож в сторону бросил, побежал окно открывать. Четвёртый этаж. Но не успел. Был схвачен за шкирку и отправлен в бундесверовскую психушку. Через месяц вернулся как излеченный. Что характерно – никаких последствий – так же ездил со всеми на стрельбище – стрелял... Я ему говорил, когда он тридцать боевых получил – «ты мол псих, если нас перестреляешь тут, я тебе шею сверну». Он лыбится и хитро на меня смотрит, а немцы на меня шипят – ты чё, дурак? Он же и правда может! «Ну я потому и предупреждаю, потому что он псих» - говорю. Человек пять испугались, побежали к командиру, говорят не хотим здесь находиться, когда Крюгер вооружён. Он их долго уговаривал... Но всё обошлось.
А ещё есть «вахе». Это когда на КПП сутки торчишь. Днём проще – два часа стоишь в бронежилете и с пистолетом на воротах или у калитки где пеший персонал проходит; или же из за боязни террористов того кто документы проверяет страхуешь – сидишь в кустах или за огромным валуном (памятником в честь погибших ПВО-нщиков во время первых двух мировых войн) с автоматом и рацией. Мол если того кто документы проверяет замочут, открывать из укрытия огонь на поражение. Два часа отстоял, потом часок передышка. Можно пожрать или полежать, не теряя однако боеготовности. А ночью хуже. Там ещё нужно в ночной дозор ходить. Шляешься по казарме в темноте, преступников ищешь. Или дежурным сидишь: если машина едет, двое выскакивают – один документы проверяет и ворота открывает если что, другой за бруствером из мешков с песком зевает. Поспать удавалось за ночь от силы часа три и то урывками, по полчаса.
По уставу между такими вахтами для солдата как минимум сутки передышка должна быть, но так вышло что вся казарма куда то разъехалась, а мы остались. Народу не хватало... Сидел я там трое суток подряд. Служил. От недосыпу и чёткой тупости происходящего чуть крыша не съехала. На вторые сутки я ещё веселился – до смерти перепугал старого, выслужившегося штабс фельдфебеля. Он на велике ездит – я у калитки стою. Первый раз я ему знак подаю чтоб он остановился, а он не глядя мимо проезжает. Ну ладно думаю. На второй день стою, он едет. Я руку поднимаю, он мимо. И тут я диким голосом «хааааальт!» и кобуру расстёгиваю. Как он с велосипеда катапультировался, просто прелесть. Бросил его, подбежал, документ достаёт. Я его строго так пожурил – говорю, если солдат несущий вахту приказывает остановиться, вы должны это сделать, чтобы избежать подобных недоразумений. Он поддакивает. Убежал. И настроение улучшилось.
А на третьи сутки совсем ухудшилось, да и успехи сомнительные. Началось с того, что отстояв положенные два часа с десяти утра до двенадцати, я стянул бронежилет, предвкушая обед и час отдыху... Но тут ко мне подходит дежурный и говорит – «вы что это располагаетесь? У вас сейчас наряд на калитке – страховать за камнем»
- «Нет, у меня обед»
- «Нет, у вас наряд!»
- «Да только что пришёл, мне щас обед полагается»
- «Я приказываю встать и идти!»
Тут я рассердился. Какого хрена? Все нервные, всем надоело, но зачем вот так то? Говорю: «плевать мне. Обед и всё». У него шары на лоб – «это же неповиновение приказу» орёт! А я всё свою шарманку – «мне всё равно, у меня обед». Он забегал, зашуршал, орёт мол ты ещё пожалеешь, ты не знаешь, что это такое, неповиновение, да во время вахты, да это по дисциплинарной линии пойдёт! А я сижу, готовлюсь обедать. Думаю хрен вам, ничего мне не будет. Неуставно меня тут трое суток держать, да ещё и без обеда посылать две смены подряд стоять. Шишь! Как же я харчеваться буду?
Ну тут унтер убежал. Ябедничать. К самому главному – дежурному обер фельдфебелю вахты казармы. Тот пришёл, вызвал меня в коридор. Я думаю – всё равно уже... И ему нахамлю, пускай на губу сажают, зато отдохну. Но тот – видно, мужик ушлый. Сразу мне: – я знаю, устал, не положено без обеда, пауза полагается и т.д., знаю мол, унтер на тебя не должен был орать, надо было нормально поговорить и дело с концом, я всё понимаю, не сердись мол, сейчас тебе даём пятнадцать минут на обед, поешь быстренько а потом на смену, отстоишь а потом мы тебе два часа отдыха. Идёт? Пожалуйста... Так меня это пожалуйста растрогало – говорю ладно. Пойду. Ладно. Они то не виноваты что людей не хватает. Понимаю. Надо чтоб какой нибудь болван там за камнем стоял. Понимаю. Армия – дело тонкое. Всё понимаю. Но мне от этого не легче. Пришёл за камень, автомат и рацию снял, положил на травку. Сам сел, к камню спиной привалился, думаю гори оно всё огнём. Так хорошо стало – но чувствую что засну. А это лишнее. Ну чтоб развеяться встал, походил туда сюда... Лирическое настроение напало. Достал карандаш и на камне, старательно, большими печатными буквами вывел «уходя не грусти, приходя не радуйся». Минут сорок рисовал. Думаю вот вам, привет от русских (кстати, я везунчик как оказалось - через неделю примерно один тип с нашей батареи стоя возле злополучного камня на него плюнул, а какой то офицер это заметил и там такое началось! Кощунство, неуважение, осквернение – его на три дня на губу и штраф триста евро... Не хочу знать что бы было, если бы меня поймали за тем, как я, высунув язык вывожу русские буквы)
Потом всё же два часа отдыху мне дали. А потом я продолжил: на воротах машину с генералом тормознул, чтобы документы проверить. А должен бы был беспрекословно пропускать; если остановится, рапортовать ему... Ну а что? Да устал я. Торможу этот мерседес, выскакивает наглый такой шофёр - капитан и давай на меня орать: что это вы машину останавливаете, вы что флажки не видите впереди? Вижу – говорю (вообще, я эти флажки только дня через три увидал и понял зачем они нужны). Он орёт – если видите, зачем останавливаете? Я говорю: «так! Незачем на меня кричать. Подойдите вон к окошку если у вас проблема и поговорите с дежурным унтер офицером». Показываю рукой на окошко и вижу что там тот самый дежурный подаёт мне отчаянные знаки. То рукой возле горла водит, то в сторону ворот машет. Тут и я призадумался, заглянул в мерс, а там рожа генеральская. Насупленная такая. Нам её каждый день на фотографии показывали, чтоб мы знали кому кланяться, если вдруг увидим. Тут меня осенило. Так то ж генерал-батюшка наш! Ну и я не тушуясь сказал капитану: «спасибо, вы можете следовать далее». Отвернулся и чётким шагом проследовал на свой пост, в будку. Капитан, что то ворча, хлопнул дверью мерса. Бедный дежурный унтер так страдал... Позор. В его смену генерала останавливают. Грустный ходил весь день, до вечера. А вечером я того же генерала ещё раз тормознул. Только он на другой машине ехал... Откуда ж мне знать? Тупо стоишь... Машина. Поднимаешь руку, она останавливается. Козыряешь. Шофёр показывает документы, не глядя козыряешь, следующий. Но генерал смилостивился, видать понял что я немного не в себе. Открыл окошко, даже мне своё генеральское удостоверение личности показал. И тут опять ситуация нестандартная. Ну глянул я мельком на удостоверение, а там фотография та же самая, как и на стенке в дежурке висит. Меня как током пробило, присмотрелся – точно, генерал опять. А он сидит, лыбится, на меня смотрит. А я лихорадочно соображаю, надо ему теперь рапортовать или нет? Раз я его документы проверил, значит уже поздно рапортовать? Но должен, по уставу. Но ведь глупо... Пока я размышлял, он спросил можно ли ехать. Езжайте, говорю.
В Бундесвере идёт массовое расформирование и объединение частей. Не хватает персонала. Несмотря на то что безработица и масса молодёжи не знает с чего начать свою взрослую жизнь, всё меньше и меньше подписывают контракты. Оно и понятно. Если подпишешь контракт – должен на полгода в так называемые горячие точки, куда наше проамериканское правительство с радостью посылает миротворческие войска прибираться после доблестных американцев. Случаются смертные исходы, а это вовсе непривлекательно, несмотря на массу денег.
Мы в нашей части последний призыв. После этого батальон перестаёт существовать, а командный состав и материал распределяют по другим частям ПВО. Поэтому получается что нам и делать то нечего. А зачем стараться, если всё равно всё коту под хвост? Во всём батальоне так называемое апокалиптическое настроение. Целыми днями сидим в подвале или в танковом ангаре и проверяем укомплектованность инструментов, вооружения и прочего материала, который должен через месяц уйти по назначению. Как всегда половины не хватает. Унтера вяло воруют друг у друга недостающее, потому заявить точно где чего не хватает не считается возможным. Так проходит ещё месяц. Всех почётно производят в Обер гефрайтеров (старший ефрейтор), выдают погоны с двумя косыми полосками. Это значит что служить осталось ещё три месяца.
Уныние… Но вдруг приходит радостная весть! В Германию пожаловали с дружеским визитом несколько американских военных кораблей во главе с каким то там секретным супер новым штабным лайнером. Прибывают они в портовый город Киль, где находится немецкая военно‑морская база. Ну, а так как американцы страсть как боятся всяких разных террористов и прочих возмутителей мирного спокойствия то страна – хозяин должна гостеприимно организовать безопасность дорогих и уважаемых посетителей. А так как нам делать всё равно нечего, то решают послать нас. Сообщают гостям что мы специально обученное охранное подразделение, наспех проводят с нами учения – учат оттеснять невооружённую толпу – на случай если пацифисты в виде протеста будут на территорию базы ломиться; и отправляют в Киль.
Всё уже готово. Мы приехали утром, американцы прибывают вечером. Наше задание: мы так называемое пушечное мясо. На базе два КПП. Вот прямо напротив ворот стоят такие домики из мешков с песком с амбразурой, в которых сидят по двое наших с автоматами. Двадцать боевых патронов, оружие заряжено и взведено, но стоит на предохранителе. В случае так называемого прорыва (если кто‑то будет пытаться прорваться на территорию базы насильственным путём) есть приказ открывать огонь на поражение без предупреждения. Ещё четверо сидят в самой будке КПП наготове. Это первая полоса.
Вторая полоса это уже бывалые унтер офицеры, побывавшие по полгода в Косово и в окрестностях. Они стоят непосредственно перед въездом на пирс, облюбованный американцами. Домиков из песка у них нет, зато есть три ряда заграждений из колючей стальной проволоки закрученной спиралью и сложенной пирамидкой. И два пулемёта.
Ну, а дальше расположились уже сами американцы. Заблокировали весь пирс, причём объявили его своей территорией и ни один немец туда зайти не может. Там стоят огромные негры в бронежилетах с автоматами и огромных зеркальных очках, перед ними наставлены какие‑то заградительные щиты и стоят два бронетранспортёра с крупнокалиберными пулемётами. Такая вот безопасность.
Ну, а наше дело маленькое. Одеваем каску и жилет защиты от осколков для колоритности, берём автоматы и следуем на место. Протекает служба так: четыре часа в домике КПП, два часа в песочном домике. Потом шесть часов перерыв и опять шесть часов вахты. Ночью скучно и тяжело. Нужно крепиться чтобы не заснуть. Интересным развлечением являются чужеземные матросы, которые, оказывается, после четырёх месяцев на борту первый раз получили выход и крайне интересуются немецкими пивными.
Поинтересуются немного, а потом ходить прямо не могут. Один экземпляр вызвал массу позитивных эмоций, когда примерно двадцать минут не мог попасть в калитку. Ворота уже по случаю позднего часа были закрыты. Сначала он на двух ногах пытался зарулить и взять калитку с ходу, но его повело вбок, он уцепился за прутья ворот и некоторое время собирался с мыслями. Потом сделал второй заход, но не попал опять, его занесло в другую сторону и он уткнулся туловищем в клумбу. Полежав для романтики немного в цветах, он попытался встать, но не сумел. Тогда его видимо озарила счастливая мысль. Радостно хихкая он направился в сторону входа на четвереньках. Но разные конечности не хотели синхронно работать. То подгибалась одна рука и он упирался головой и плечом в асфальт, то ноги не желали следовать и оставались сзади и он растягивался во весь рост. Как ни странно, идеи передвигаться по пластунски у него не появилось. Но калитку он всё‑таки взял на измор. Подполз к окошечку, даже достал своё удостоверение и протянул его вверх, но голову поднять не мог, что представляло трудность для контролирующих, ибо они не могли сравнить его личность с фотографией. Но всё обошлось и он отправился далее, всё так же на четвереньках, а мы долго глядели ему вслед, наблюдая его зигзагообразный тернистый путь на родной корабль.
Не обошлось и без эксцессов со стороны доблестной охраны, то бишь нас. Один весёлый человек, устав стоять в дурацком домике из мешков с песком, решил разнообразить свой досуг тем, что сдвинул рычажок предохранителя на позицию «очередь», положил палец на спусковой крючок и начал тщательно целиться в людей за воротами, аккуратно провожая их дулом автомата, пока они не скрывались из видимости. Его напарник заметив это, бросил свой боевой пост вместе с автоматом и рацией и побежал жаловаться нашему старшему лейтенанту, мотивируя тем, что он не желает стоять рядом с опасным идиотом и вообще сказал что у него шок и он отказывается впредь принимать участие в вахте. Как обычно бывает, их сняли с вахты, а меня и поляка, вместо обеда и оставшегося трёхчасового отдыха послали на замену. Мы немного огорчились и стали ковать коварные планы, как отомстить этому самому весёлому человеку, который таким ловким способом увильнул от службы. Ему кстати по состоянию психической неустойчивости запретили прикасаться к оружию, а без оружия на вахту не выйдешь, поэтому он остальное время лежал и отдыхал в казарме, а пинки под зад и фанеры, получаемые украдкой от нас при встрече в коридоре сносил весело и гордо, как и подобает солдату.
Логическим результатом этого происшествия стало решение не взводить автомат при заступе на службу, ибо слишком опасно и может произойти несчастный случай, как нам сообщили наши унтера.
Интересный конфуз произошёл также с нашим милитаристом Крюгером. Заступив на вахту в домик он обнаружил что не мешало бы удалиться по малой нужде, но так как солдатом он являлся дисциплинированным, то решил стойко терпеть эту небольшую превратность службы. Что и проделывал успешно в течении полутора часов. Потом терпеть стало невмоготу, о чём он сообщил по рации на КПП, с просьбой заменить его на пару минут, но получил лаконичный отказ. Мол потерпи полчаса, потом сменим, а если уж совсем не можешь, то подтяни мол всё это вверх и выплюни, гы гы гы гы! Крюгер стойко терпел ещё минут пятнадцать, а потом доблестно напрудил себе в штаны, ибо дисциплина превыше всего и покидать боевой пост без разрешения ради таких мелочей это просто бред и недостойно солдата бундесвера. Кончилась эта трагедия тем, что наш командир, узнав об этом, путём сложных умозаключений пришёл к выводу о психической неуравновешенности Крюгера с вытекающим из этого факта запретом на ношение оружия.
Несмотря на все возникающие сложности мы продолжали надёжно охранять наших союзников, пока они не соизволили наконец покинуть наш гостеприимный причал, после чего мы с новыми запасами энергии и служебного рвения вернулись в нашу родную казарму, дабы продолжать нести тяжкую бундесверовскую долю.
Но скучать нам пришлось недолго. В завершение нашей службы нам пожаловали наконец двухнедельные учения. И двинули мы длинной колонной на учения. Приехали в бывшую казарму гэдээровской Народной Армии, где всё было соответственно статусу. И помещения ветхие, и убранство допотопное и кормили как при социализме. Зато настрелялись вволю. Ночная стрельба трассирующими, отделение в защите, когда в поле поднимается масса автоматических движущихся мишеней всё ближе и ближе, а отделение по ним палит из окопов.
И лесное прочёсывание цепью, когда поднимается мишень, все падают наземь и садят в неё из автоматов – кстати я застрелил в пылу сражения двух санитаров – подымается мишень с большим красным крестом, а я в неё одиночными бам, бам, бам и нет санитара… Пожурили меня. Весело было… Патронов извели массу, местных жителей пугали – идёт толпа вооружённых до зубов, измалёванных чёрной краской солдат по посёлку, из‑за жары у всех согласно приказу закатанные рукава и автомат на шее, ни дать ни взять вторжение фашистов – «идут по Украине солдаты группы центр». А после стрельбы каждый день пиво… Служба такая, что ж вы хотели
В общем условия, близкие к военным. И офицеры да унтер офицеры, ввиду близкого расставания с нами впадающие в меланхолию и человеческий интерес к нам. То капитан ящик пива поставит, то старший лейтенант для желающих вылазку в публичный дом организует с доставкой туда и обратно, то лейтенант беседы ведёт, кто чем заниматься будет на гражданке… Но я его обидел до глубины души, когда он меня спросил, что я делать буду… Говорю пойду в университет, потом меня вышвырнут и в армию вернусь, на лейтенанта пойду. Со мной он больше бесед не вёл, что хорошо, но и пиво больше не ставил, что плохо. Отдохнули мы таким образом там с недельку и назад, в родную казарму.